Из архива Вашингтонского музея русской поэзии

                                                      ( www.museum.zislin.com )

Юлий Зыслин

                                      

 АХМАТОВСКИЙ РАРИТЕТ

 

Ставить большому художнику в заслугу его личные добродетели значит принижать достоинство его всёпоглощающего дара.

                        Борис Пастернак

 

Я держу в руках маленькую, «карманного» формата, видавшую виды книжку ( см. рисунок, который будет прислан в редакцию по почте ). Желтые  её страницы и обложка чуть ли не из газетной  бумаги. Это ценный дар музею литературного критика из Москвы Элеоноры Красковской. Об этой книге почему-то не часто  вспоминают. Неужели за её непритязательный вид? Или за год и место издания? Или за фамилию составителя?

 Речь идёт о книге: Анна Ахматова. «Избранное». Стихи. Составил К.Зелинский. «Советский писатель». 1943. 114с. Место издания обнаруживается из выходных данных: «Ташкент. Типография № 2».

Итак - 1943 год, Ташкент. Война в полном разгаре. Ахматова уже пережила начало блокады Ленинграда, побывала в Чистополе, а с ноября 1941 г. ( по май 1944 г.) проживает в Ташкенте. Ей очень плохо. Она много болеет, часто лежит в постели в маленькой комнате в «Общежитии для писателей».  Окно комнаты под самой крышей дома – днём жара, ночью духота.

                        И комната, в которой я болею,

                        В последний раз болею на земле,

                        Как будто упирается в аллею

                        Высоких белоствольных тополей...

Об этом времени сохранились воспоминания Лидии Чуковской, которая прошла тот же путь – блокада, Чистополь, Ташкент. Что-то об этом можно прочесть и у писателя Валентина Берестова и у сына Марины Цветаевой Георгия Эфрона, которые общались с Ахматовой тогда в Ташкенте. У меня в музее всё это есть, наряду с воспоминаниями Ф.Раневской, Н.Мандельштам, Э.Бабаева и др. ( Раневская вспоминала о тёмной и холодной комнате «с сизыми пятнами сырости на стенах и подтёками на потолке»).

Ахматову давно уже почти не печатают. Сборник 1940 года «Из шести книг», изданный после многих лет замалчивания, запрещен через 1,5 месяца после выхода в свет ( фото Ахматовой 1940 года будет прислано в редакцию по почте ).  Но её приглашали как-то на радио ещё в блокадном Ленинграде ( и позже даже наградили медалью «За оборону Ленинграда» ) и что-то  патриотическое промелькнуло в центральной печати.  Возможно, идеологический пресс немного и временно ослаб где-то глубоко в тылу. Вот и вышла эта книжка. А составил её критик, который не так давно «зарезал» своей внутренней рецензией ( «Отзывом...» ) рукопись сборника стихов Марины Цветаевой, вернувшейся в 1939 году  в СССР из Франции. Он обвинил Цветаеву в формализме.

В отзыве от 19 ноября 1940 года рецезент утверждал, что стихи Цветаевой «с того света»,  для них характерны «словесные хитросплетения», «узость, искревление души автора», «разложение человеческой души продуктами капитализма», книга «душная, больная», а «поэт целиком находится во власти буржуазных предрассудков...» и  «не имеет что сказать людям».  И вот еще такое: стихи «формалистичны в прямом смысле этого слова, то есть бессодержательны».  Из этого следовало, что книга не годится для издания. Цветаевой, слава Богу,  показали лишь последнее утверждение  критика, на что она  6 января 1941 года записывает: «И я – «формалист»!!! ( О, сволочь: Зелинский! )»

 Книга, кажется, была в плане Гослитиздата и Марина Ивановна придавала ей большое значение.

Боже! Кого только большевики не обвиняли в формализме. Не только поэтов и писателей, а и художников, и композиторов, и...  Какая удобная формула для преследования самостоятельномыслящих. Ужас.

Этот самый К.Зелинский в своё время активничал и при травле Бориса Пастернака за его роман «Доктор Живаго».

Составитель ташкенского ахматовского сборника стихов -  опытный литературный работник сталинского режима ( Алексей Толстой тоже участвовал в составлении сборника – не покровительство ли сборнику влиятельного литературного генерала  обеспечило лояльность к творчеству Ахматовой старательно-советского  Зелинского ?). Он включил в «Избранное» в качестве «паровоза» несколько военных стихов Ахматовой 1941-1942 гг. ( ташкенское фото Ахматовой 1942 года будет прислано в редакцию по почте ).  И, конечно, прежде всего стихотворение, написанное 23 февраля 1942 года в Ташкенте - «Мужество», которое опубликовала 8 мая 1942 года главная коммунистическая газета «Правда»:

                        Мы знаем, что ныне лежит на весах

                        И что совершается ныне.

                                    Час мужества пробил на наших часах,

                                    И мужество нас не покинет...

 После такого начала, оказывается, можно печатать и дореволюционные стихи поэта ( включая «Сероглазого короля» - эти стихи   пел по всему миру эмигрант А.Вертинский ), и лирику, и библейские стихи ( даже «Рахиль» ), и стихи, посвященные погибшему в советском концлагере Осипу Мандельштаму, правда, исключив строки, к нему непосредственно обращенные ( стихотворение «Воронеж», 1936 г. ). Сейчас эти изъятые тогда строки, эту  боль, знают все любители русской поэзии:

                        А в комнате опального поэта

                                    Дежурят страх и Муза в свой черед.

                                    И ночь идёт,

                                    Которая не ведает рассвета.                  

 

            Я очень люблю и часто пою посетителям музея 12-ти строчное стихотворение Ахматовой 1917 года, которое объявляю обычно так: «Бывает ли любовь на земле».  

                                    Двадцать первое. Ночь.  Понедельник.

                                    Очеретанья столицы во мгле.

                                    Сочинил же какой-то бездельник,

                                    Что бывает любовь на земле.

В своём романсе я в конце повторяю это первое четверостишие, придавая ему вопросительную интонацию. В ташкенском сборнике, как и положено, это не делается.

Можно было бы упомянуть и процитировать и другие ахматовские стихи этого сборника, но теперь, слава Богу, практически всё и многократно опубликованно ( в частности, недавно в Москве завершено шеститомное собрание её сочинений ), и мне не терпится остановиться на двух рецензиях Пастернака 1943 года. Я обратил на них внимание в Интернете. Они  есть и у меня в музее, по крайней мер, в 4-м томе его пятитомника ( 1991 г. ) и в книге «Борис Пастернак об искусстве» ( М.: «Искусство», 1990. – 399с. , составители сборника Е.Б. и Е.В.Пастернак - сын и невестка поэта). Первая рецензия, краткая, названная «Новый сборник Анны Ахматовой», написана летом 1943 года по заказу журнала «Огонёк». Составители сборника квалифицируют в одном месте её  как «заметку», наверно, за её краткость, в другом – как статью. Будем считать всё же, что это короткая рецензия. В семейном пастернаковском архиве сохранилась машинописная рукопись. Вторую – «Избранное» Анны Ахматовой» - составители уже называют рецензией. У неё своя история. Она писалась в августе 1943г. Сохранились два варианта этой статьи. Первый машинописный вариант– в семейном архиве. Он предназначался для газеты «Литература и искусство» ( в будущем «Советская культура», орган ЦК КПСС ). Второй - в виде автографа сохранился в архиве поэта-футуриста и коллекционера А.Е.Кручёных. Этот вариант «Пастернак ожидал увидеть в «Литературной газете». Прямых указаний в примечаниях сборника об искусстве на выход в свет какого-либо варианта рецензий я не обнаружил.  Оказывается, эти рецензии  были впервые опубликованы в журнале «Звезда» только в 1989 году, т.е. к 100-летию Ахматовой ( см., например, Антологию «Анна Ахматова: Pro Et Contra», т.1, СПб, 2001).

Как мы увидим ниже, они по своему тону и содержанию не могли появиться в печати в 1943 году, когда были написаны, да и несколько позже, наверно, тоже . Мы бы вообще никогда не узнали бы об этих рецензиях и о многом другом, и не смогли бы жить там, где нам и нашим детям  хочется ( например, в Америке ), и один гений публично не мог бы сказать, что он думает о другом гении, если бы сталинская или подобная ей тирания в России продолжалась до сих пор.  5 марта 1953 года – точка отсчёта нашего духовного и физического освобождения. Дата 5 марта – значима не только этим. Это день смерти двух выдающихся деятелей русской культуры - Сергея Прокофьева, 1953 г., и Анны Ахматовой, 1966 г.. ( для меня же это еще день защиты диссертации ( 1971 г. ), к которой я шёл 17 лет - бывают же такие совпадения ).

Вернёмся к рецензиям Пастарнака. Мой интерес к ним подогрет, кроме всего прочего, тем, что, как я читал у Лидии Чуковской, Ахматова обижалась на Пастернака. Он, якобы, не знал и не любил её стихов, хотя они дружили и общались многие годы. Например, такой факт, о чём пишет в своих мемуарах Эмма Герштейн: «Когда Пастернаку было плохо, ну, ссорился с женой или что-нибудь подобное, он уезжал в Ленинград и останавливался у Анны Андреевны. Стелил на полу своё пальто и так засыпал, и она его не беспокоила. Это было раза три, что я знаю». Известно также, что однажды, где-то в издательстве увидев издали Ахматову, он закричал ей «Как я соскучился по вам, я хочу с вами жить», а послушав как-то ахматовский «Реквием», выдохнул: «Теперь и умереть не страшно». В «Записных книжках Анны Ахматовой» можно почитать о разных её обидах, в частности, на Валерия Брюсова, Вячеслава Иванова, Георгия Иванова, Ирину Одоевцеву. В «Записках об Анне Ахматовой» ( 1938-1941 ) Чуковская среди обидчиков ещё называет Игоря Северянина, супругов Мережковских, Ивана Бунина. В отношении Пастернака она 6 мая 1940 года записала ответ Ахматовой на вопрос любит ли он её поэзию: «Вряд ли. Он когда-то читал мои стихи – очень давно – позабыл их. Помнит, может быть, случайные строчки. А вообще стихи ему не к чему...» ( кстати Ахматова ошибочно считала, что и Осип Мандельштам  её стихи не любил ).

Тем не менее из первых же строк обеих рецензий  Пастернака явствует  его огромное уважение к творчеству Ахматовой и хорошее знание её поэзии . Лучше Пастернака не сказать об Ахматовой ( в своей записной книжке № 7 она записывает 14 декабря 1960 года о Пастернаке: «Говорил, как всегда, необычно – не повторить, не запомнить...» ). Поэтому хотелось бы привести его рецензии полностью. Ограничусь всё же цитированием.

Первая полстраничная рецензия ( для «Огонька» ) – это просто панегирик Ахматовой и её поэзии:

«Давно любимые..., сильные, ясные и глубокие стихи...»

«...Стремительные, захватывающие стихотворения, написанные большим человеком с большой натурой».

«...Славная писательница,...смелая обновительница, незгибаемая, преданная, прямолинейная дочь народа и века, закалённая, привыкшая к утратам, мужественно готовая к испытаниям бессмертия».

«Давнишняя ахматовская сжатость, плавность и свобода от принуждения – качества отныне пушкинские до бесконечности после того, как они были пушкинские в квадрате и в кубе в её всегда побеждавшем творчестве».

КАКОВО? По-моему, комментарии излишни.

Слава Богу, что это не было напечатано тогда: иначе вслед за этим последовали бы репрессии и на Пастернака, и новые – на Ахматову. И война бы не помешала в этом режиму. Тиран  или кто-нибудь из его «тонкошеих» холуёв нашёл бы время дать соответствующую команду. Не забыли  же  они  16 октября 1941 года, накануне возможной сдачи Москвы, распорядиться о расстреле на Лубянке мужа Марины Цветаевой Сергея Эфрона со товарищи.

Вторая рецензия уже на полторы страницы и более литературоведчеcкая и конкретная. Здесь сопоставляются  старые и новые стихи и особенности тех и других. Рецензент отмечает «равную художественную ценность раннего и позднего её периода». Пастернак вспоминает и хвалит запрещённый к этому времени сборник «Из шести книг», который он привёз с собой в эвакуацию, в Чистополь, и хотел даже выдвинуть его на сооскание Сталинской премии, и новую ещё не опубликованную поэму ( видимо, первую редакцию «Поэмы без героя», начатую Ахматовой 27 декабря 1940 года во вторую годовщину смерти Мандельштама ).

Хотя Пастернак в конце статьи, наверно, для некоторого равновесия или из вежливости одобряет «вкус и понимание» составителя, в тексте же позволяет себе критику. Он упрекает Зелинского, например, за отсутствие в сборнике  стихотворения «чрезвычайной силы» «Июль 1914» ( вообще-то под этим названием проходят два стихотворения №1 «Пахнет гарью. Четыре недели...» и №2 «Можжевельника запах сладкий...», 20 июля 1914, Слепнёво. – Ю.З. ).

Пастернак пишет: «Его отсутствие, равно как и ряда наилучших из «Чёток» и «Белой стаи», вроде стихотворений «Вечером» или «Небо мелкий дождик сеет», огорчает и оставляет в недоумении».

Рассматривая военные стихи Ахматовой, Пастернак говорит о «гражданской значительности» её творчества и что «верность родной земле прорывается у ней сами собой с естественностью природной походки», но ставить ей это в заслугу не следует, т.к. это принижает «достоинство её всёпоглощающего дара».

Он отмечает важные особенности творчества Ахматовой, для которой характерны «голос чувства в значении действительной интриги», «откровенность в обращении к жизни» ( сама же Ахматова упрекала Цветаеву за чрезмерную откровенность. – Ю.З. ), «оригинальный драматизм и повествовательную свежесть прозы» ( на прозаичность поззии  Ахматовой обращал внимание и Мандельштам ). Пастернак называет несколько лирических стихотворений такого рода из сборников «Вечер» и «Чётки», помещенных в разбираемой книге и создавших в своё время литературную школу, но выражает недовольство, что здесь «их, однако, мало и могло быть больше».

В обеих рецензиях Пастернак упомянул высоко им чтимого «пребразователя Блока», ставя Ахматову как бы рядом с ним за «остроту и правильность» «глаз Ахматовой», за «редкостное чутьё подробностей».

В конце второй рецензии он сравнивает Ахматову также с эмигрантом и антисоветчиком Иваном Буниным ( что уж точно в то время ему не простили бы ):

«В её описаниях всегда присутствуют черты и частности, которые превращают их в исторические картины века. По своей способности освещать эпоху они стоят рядом со зрительными достоверностями Бунина».

                                               

Вашингтон. Март 2003 г.

          Посещение музея русской поэзии 7 дней в  

         в неделю по предварительной записи.

  Тел. 301/942-2728, e-mail: museum@zislin.com